Владимир СУДАКОВ (Петрозаводск) " СЕРДОБОЛЬ – СЕРДЦЕ БОЛИТ… (исторические и культурологические очерки по Северному Приладожью)" - часть 6-ая

ЛЕГЕНДЫ И ВЕРСИИ

 

         Не обошлось, конечно, и без народных преданий. В одной из карельских легенд действует «князь Сардовани, живший там, где теперь Сордавалла, или Сердоболь» (из корреспонденции «Поездка на Валаам», опубликованной в 1875 г. в газете «Сын отечества»), — подсказка Е. А. Левашова.

Или вот еще. Де, бесы, изгнанные монахами Валаама при его освящении, вынужденно перебрались на материк, в место, которое здешние жители и про­звали как Сортанвалта (финское «сорта» от русского «черт», «валта» — власть). «По легендарным известиям, местные жите­ли, страшась наступающих финнов, называли их чертями, что отложилось в топонимике» (Е. А. Левашов). А по-иному немного: от заклинания тех же монахов, изгнавших нечистую силу с освя­щенного монастырем острова Валаам «Черт, вали!» или «Черт, валяй», которое то ли было просто сказано, то ли высечено на скале (черти бежали на материк), а населением воспринято по своему: «сортавала...»[1].

Чертовым местом оказывается моя родина? Ну что ж, Валаам отсюда недалек, и в таких случаях «религиозные» версии не столь и редки. Напротив уже другого знаменитого ладожского островно­го монастыря, Коневского, есть селение, по-карельски именуе­мое — Сортанлакс, а по-фински — Сортанлахти, что в переводе на русский означает — Чертов залив. «Названий со словом "черт" только вблизи города несколько — русские Чертова гора, Черто­во болото <добавлю:  Чертов пролив. — В.  С.>, карельское "Сортасаари"  (Чертов остров), — подсказывает сортавалец, действительный    член    Географического    общества   России Ю. Д. Дрыгин. — Но <...> когда его население стало преобладаю­ще финским, появился топоним "Хийденселкя" (Чертова возвы­шенность)»[2]. Так что пугаться «чертовщины» не стоит, да и долж­но ли имя отчины пугать? От подобного «испуга» уводит явно последняя по времени возникновения легенда, которую я и сам слышал от своего отца-переселенца (впрочем, ее знают множест­во моих земляков). Мол, когда приезжал сюда царь-работник (а на самом-то деле он здесь никогда не бывал), то его спросили: «Как назвать этот город?» У Петра же вдруг отчего-то заныло в груди так, что вскричал или тяжко простонал он: «Ой, сердце болит!..» Вот и — Сердоболь... Но то легенды. А какого мнения специалисты? А. Кёнёнен считал, что топоним Сортавала (о Сердоболе ска­жу позже: финны, ясно, пеклись о своем) происходит от древнейшего карельского (финского) личного имени  Sortava (Sortua, Sordalainen, Sordanainen). Его соотечественник Э. Кивиниеми, допуская и такую  возможность,  при анализе прибалтийско-финских названий, производных от причастий, приводил ряд ми­кротопонимов с основой «сортуа» (карельское «сордуа», венское «сорта») — «ронять, валить, опрокидывать», и такие топонимы действительно встречаются возле Кяппясельги и Лижмозера. Имеется и мнение, что всё пошло от финского глагола sortaa — «угнетать, притеснять, порабощать» или sortua — «пасть, гиб­нуть». Мол, в схватке местных жителей с пришельцами первонасельники потерпели поражение. А может, от карельского sordo — «выгон для скота, устраиваемый путем рубки деревьев так, что они, упав друг на друга, образовывали служившую много лет естественную изгородь»[3]?

Точка зрения Мартти Илмари Яаттинена (кстати, уроженца окрестностей г. Сортавала) — цитирую его статью «Тысяча лет Сортавалы»[4]: «Город имеет древнее название, которое соотно­сится, по мнению филологов, с земледелием. Слово "сортаа" означает рубку леса под пожогу. Причастие "сортава" — возделы­ваемую местность. В некоторых говорах Олонца до сих пор существует слово "сорта", которое означает расположенную на холмистой местности пашню. В топонимике окрестностей Сортавалы встречаются многочисленные Сортасаари и Сортамяки. Поэтому едва ли можно однозначно построить народную этимо­логию об угнетении людей или дать ссылки на русское слово "черт", хотя основания для них имеются». Вот поди ж ты!.. Тот же Яаттинен в своей статье «Карельский культурный ландшафт», опубликованной в книге «Pro Karelia» (мне известен письменный вариант ее интернетовского сайта), подкрепляет свою этимоло­гию следующими подробностями: «Более тысячи лет назад в Карелии появилось мощное орудие труда — железный топор, — позволившее валить деревья для пожоги <...>. Самым ранним следом в языке тех времен является слово "Сортавала", означающее место, где живут те, кто валит деревья. Деревня с на­званием Сортавала находится в приходе Уусикиркко по соседст­ву с озером Куолеманярви» (с. 25).

Еще версия: Сортавала (Сордовалле) — якобы «разрушенные высоты»[5], — подсказка Е. А. Левашова. Я. К. Грот (подсказка уже Ю. Д. Дрыгина), проезжавший через наш город что-то сотню с небольшим лет назад, сетовал в письме финскому языковеду А. Э. Альквисту (1826—1889), что слава Валаамского монастыря поглотила славу округи, оставив лишь два старинных названия — Сердоболь и Сортавала. Но особенно заинтересовался этот рус­ский академик-филолог вторым именем: «Была высказываема догадка, что оно происходит от фин<ского> причастия sortawa (рассекающий), потому что селение построено у залива, далеко вдавшегося в берег Ладожского озера, слог же -lа служит часто окончанием в именах мест»[6]. Профессор же Гельсингфорсского университета Альквист в ответе Гроту был еще осторожнее, отметив, что «корень названия города Сердоболя покуда должен считаться неизвестным»[7]. Оба адресата хоть и считались тогда видными учеными  (первый  славистом,  второй  финно-угро-ведом), но не были топонимистами, а другие специалисты их ран­га и не ставили себе целью разгадать смысл, происхождение этих слов. Ибо что он для них значил, отдаленный наш городок?

Тут прямой резон вспомнить и о первопоселенцах на этой земле — дикой лопи новгородцев, лопарях-саамах по-современ­ному. Откочевав далее на север и растворившись в здешних про­сторах, постоянно забываемый позднейшими хозяевами вплоть до нас этот древний народ тем не менее не запропал вовсе и сре­ди наших скал и вод, смутно просвечивая своей летучей речью, уплотнившейся и замершей недвижно — в названиях островов, заливов и горных кряжей. И если на крайне западном конце Корельской земли имя самих лопарей прямо прочитывается хотя бы в имени лежащего при озере Сайма финского города Лаппеенранта («Лопский берег»), то на восточном краю колыбели древ­ней корелы, на берегу Ладоги, как бы начертана давно, да поис­терлась от времени надпись — другой лопский знак-отметина. Оказывается, имя моего города можно прочесть, исходя и из саам­ской версии, что попытался сделать питкярантский краевед Петр Владимирович Ильин. Краткая суть его доводов.

По-саамски «чорр» и «джерр» — горный хребет. Верно, что звучит близко с первым слогом в названии Сортавалы? В топони­ме есть и слог «ва», а на саамском языке «авв» значит — откры­тый, «алл» — высокий. Сочленив три этих слова-слога, получим «Чорравалла», то есть «Высокий открытый хребет», которых в здешних окрестностях предостаточно. От «Чорравалла» до «Сортавала» всего пара шагов, нетрудных при переходе слова из языка в язык. Возможен, по П. В. Ильину, и другой вариант про­исхождения этого имени. Летописная корела когда-то назвала наш залив, «далеко вдавшийся в берег Ладожского озера», — Чорравайвук. Или — Залив открытого хребта, Залив при... По­томки переназвали его в Чорртайбола — Хребет, где проходит зимник (зимняя дорога). А такой зимник, по которому было удоб­но ездить к соседям с товарами и за оными, вполне вероятно, про­легал тогда через гористый Миккельский предел между Ладогой и Сайменскими озерами Саволакса (Маткаселкя, кстати: «мат­ка» — путь!). Во всяком случае, историками зафиксирована дей­ствовавшая минимум с XV в. торная дорога древней корелы от Господина Великого Новгорода через Ладогу и по системе рек и озер до «моря Каяно» (северная часть Ботнического залива) и, правым рукавом, — до Белого моря. И где-то здесь, в районе наших шхер, тот великий торговый путь «из корелы в лаппи», как я его называю, входил в речные устья.

П. В. Ильин недавно предложил и третий вариант возникно­вения топонима Сортавала. Как известно (определились ученые), «где-то в районе Сортавалы» некогда проходила межэтническая граница между летописной корелой и племенем весь (будущими вепсами). Ильин приводит в пример некоторые местные вепсские этнонимы: Вепсясуо около Харлу, Вепсяла («дом, хутор»), Вепся («род» и «двор») в Импилахтинской волости, Вепсяйламби в Салминской волости (последний известен в начале XVII в. как Вепсъярви). «Шведская поземельная книга 1618 года среди нало­гоплательщиков Салминского <при русских — Соломенского. — В. С.> погоста <...> называет фамилии и имена Ради Якобинпойка Вепся (деревня Ууксу) и Ортюша Вепся (деревня Речной конец, остров Мантсинсаари), а в Суйстамском погосте — Иваска Вепся (деревня Керисюрья), — пишет он. — Ключ к разгадке на­звания города Сортавала <...> находится в названиях залива Кирьявалахти…»[8].

Далее ход размышлений краеведа таков. Этот залив назван по имени народа: «Та часть племени летописной корелы (кирьяла, позже называемая карьяла) в районе соприкосновения <...> с дре­вней весью иначе, возможно, называлась кирьявила или кирьявала <? — В. С.>, а позднее — карьявала <? — В. С. ><...>. В север­ной части деревни Керисюрья <...> сохранился <...> топоним <...> Кирьякиви ("Карельский камень"). Племя (часть его) кирьявила <...> наверняка расшифровывается как "смесь" представителей кирьяла (карьяла) <...> плюс элементы — "ви" (vi) и "ва" (va), говорящие, что это представители древней веси <...>. Названия данной местности <...> дословно можно перевести как "место, где проживают корела... и весь" <...>. Переход от Карьявала к названию Сортавала произошел от схожести звучания карель­ских слов "карья" (по-русски "скот") и "кару" (по-русски "черт"), поэтому в более позднее время слово "кару" трансформировалось в карельское же слово "чертан", то есть "чертов". Отсюда переход от Карувала в Чертанвала, а затем уже в современное <...> Сортавала. В название Чортанвала, по-видимому, вкладывался смысл "место чертовой воды или же веси (вепсов)"»[9].

Любопытный ход, хотя и со многими допусками. Например, неясно, почему элементы «ви» и «ва» говорят только об их вепсском происхождении, как Карьявала перешло в Сортавалу и, наконец, почему название ладожского залива, находящегося в более чем десятке километров от нынешнего города, передалось столь далеко, да и сам город возник — на другом заливе Ладоги?

«Любительство!» — отмахнуться? Однако разве ничего не значит то, что названия некоторых поселений финской истори­ческой области Саво схожи со старыми названиями деревень вок­руг моего города, что в долине северофинляндской, впадающей в «море Каяно» реки Кеми — «главной» реки провинции Лаппи — частенько встречаются наименования типа Сортавала (под­сказка археолога — исследователя наших древностей, доктора исторических наук С. И. Кочкуркиной, Петрозаводск) — факт доказанный? Да и финский ученый Вильё Ниссиля отмечал у нас немалый пласт лопарской топонимии.

Но и о Сердоболе пора. «Согласно появившейся недавно вер­сии, русское поселение Сердоболь <...> нашло отражение в швед­ских источниках в форме Sortavala и уже затем в устах финнов <...> топоним обрел современное звучание» (Г. М. Керт; ссылка Е. А. Левашова). Как полагал автор «Этимологического словаря русского языка» Макс Фасмер, это имя — производное от фин­ского «Sortavala»[10]. Не знал сей авторитетный ученый, что само-то слово «Сортавала» — не финское и едва ли уж первородно, а, вероятнее всего, оно — фонетическое приспособление карель­ского (русского, шведского) слова.

Вот и Е. А. Левашов в своей второй статье по данной теме (повторюсь) приходит к мнению, во многом отличному от того, которого он придерживался ранее: «...древнерусский топоним Сердоволя представляется как бы гибридом существительного сердоболь/сердоболя и карельского Сортавала», но тут же делает непонятный шаг в сторону: «во всяком случае, русское Сердово­ля <...> могло, по-видимому, возникнуть только при наличии ино­язычного Sortavala. Переход русского Сердоволя в русское Сердо­боль произошел поздно — в XVII веке, когда Северное Приладожье оказалось в руках Швеции: видимо, разрыв в традиции употребления топонима заставил его переосмыслить на почве старин­ного существительного сердоболь/сердоболя (см. пример забве­ния прежнего названия погоста: "...от Олонца и до Сердовенского погосту и до Корельского города все пусто", 1658)».

Пока, вроде, ничего нового, только детализация прежнего, однако далее у автора следует прямой вывод: «Мы имеем не­сколько шведских орфографических вариантов топонима Сортавала, что говорит об усилиях в его освоении, но русское средне­вековое название данной местности одно — Сердоволя. К тому же в нашем распоряжении есть любопытное свидетельство XVII века <...>: "Сердоволя (Serdovala), которая обычно пишется и называется Сортавала (Sordavalla, Sordevalla), — это маленький городок в Кексгольмском лене". Из всего этого, видимо, следует, что <внимание! — В. С.> русская форма названия является пер­вичной, а шведская — вторичной».

Итак, отбрасываем шведский и финский корни этого слова, но что первее — карельское или русское? Если не в саамской речи, конечно. И тут вполне допустимы оба варианта: русское имя города возникло среди русичей, видоизменивших ставшее им позднее непонятным их же «сердоволь» в точное и многозначное «сердоболь/сьрдоболь» («сьрдоболя» — собирательная форма, означающая всех родственников, родню, род)[11]: «...к сердоболям своим и сродникам своим» (Лаврентьевская летопись, 1093), «он же <...> пострижеся в схиму и разда оставшееся богатьство сер­доболям и нищим» (Никоновская летопись, 1229).

Еще один аспект. Замечено, что названия всех погостов Корельской земли накрепко связаны с какой-то важной географи­ческой (природной) доминантой (череда топонимов приведена Е. А. Левашовым): Сакульский — от имени возвышенности («в деревне на Сакуле горе»), Ровдужский/Ровдожский и Иломанский (не Ильмень ли в малом варианте тут?) — от названий озер («деревня на озере на Равде» и «деревни Новдолакша и Нодлакша на Иломанце»), Кирьяжский и Соломенский — по рекам («деревня Усивкола на реце на Кирьеше» и «село Пужзвина весь на реце на Соломяне»). Кстати, в своей первой статье Е. А. Лева­шов «переворачивал» эту мотивировку: «Ровдожский погост — от оз. Ровда — Rautjarvi, от rauta — "железо (озерное)"<...>. Кирь­яжский погост — от Kurkijoki, "журавлиная река", и т. д.»[12].

Надо полагать, вряд ли был исключением и Сердовольский погост. Имея в виду подобные ситуации, известный специалист по топонимии Северо-Запада ленинградский профессор А. И. По­пов, автор книги «Географические названия: (Введение в топони­мику)» (М.-Л., 1965), писал: «Нередко <...> самый смысл (геогра­фического) названия становится полностью ясен лишь при ознакомлении с описанием соответствующей местности или при знакомстве с самой местностью в натуре <...>. Что касается нерусских географических имен, при которых нет переводов <...>, то в этих случаях знание географических характеристик местности иногда доставляет единственную возможность для обоснованного и точного толкования рассматриваемых местных названий» (подчеркну, что А. И. Попов говорит только о «геогра­фическом» происхождении топонима).

Так что же конкретно послужило толчком для рождения имен (скажем так, во множественном числе) Сердоволя и многочислен­ных по форме Sortaval? Безымянный черт или некто по имени Сортава? От sortua («ронять, валить») или sordo («выгон для ско­та»)? От саамского хребта или вепсского залива? Залива, рассека­ющего сушу, или от ухоженной на его берегу пашни?.. «Большое количество объяснений затрудняет возможность установить изначальное, дотопонимическое значение слова, — подытожива­ет Е. А. Левашов. — До сих пор не обнаружена та достоверная языковая, историческая или физико-географическая реалия, кото­рая породила топоним <он имеет в виду «карельскую полови­ну». — В. С.> <...>. Семантическая первооснова топонима оказа­лась затемнена...»

Выходит, А. Э. Альквист и до сих пор прав: «...должен счи­таться неизвестным»? Или вглядимся пристальней в родные окрестности сами, напряжем слух в поисках еле уловимой в раз­реженном воздухе звуков речи, звучащей здесь до нас, обратимся чистым умом к любящему сердцу и тогда — а вдруг кому пове­зет? — наша отчина откроет тайну своего имени?

Вполне может оказаться, что — русского: корела, воспри­нимая от русичей их слово, трансформировала его в им понят­ное тогда, а затем утратившее ясный смысл? Ведь заметили: никто не только не предпринял ни единой попытки попробо­вать расшифровать русское Сердоволя, но даже не вспомнил о такой возможности! Между тем, повторюсь, может быть и уже надоедая, что то же неустойчивое Сортавала, Сортевала и т. д. теоретически могло происходить от устойчивого (!) русского Сердоволя. Да, после лопи-саамов первой сюда пришла корела (собственно, тут она корелой и стала), но следующая-то этничес­кая (и религиозно-культурная) волна, ударившая в сии берега, была — волна русичей: крещение карел новгородским князем в 1227 г., устройство погостов и строительство православных церквей, появление русского духовенства и представителей администрации, русских торговцев, наконец! Они, заметные среди местного корельского населения, что, не могли разве стать первопричиной появления топонима? Или: только шведы, финны, карелы...

«ГДЕ ВЫ, СЕРДОБОЛИ МОИ?..»

«Исторически сложилось так, — подводит итог А.Н. Каза­ков, — что в XVII—XIX веках город носил три названия: у рус­ских — Сердоболь, у шведов — Сордавала, у финнов — Сортава­ла. С предоставлением независимости Финляндии <...> он офи­циально стал зваться Сортавала <добавлю для фактической и эмоциональной полноты сведений: со времен Петра I и до той но­вогодней ночи первого трагически-революционного года он име­новался — официально! — как Сердоболь, и под этим именем вошел, в частности, в документы, относящиеся к войне 1741— 1743 гг., в труды и письма многих и многих знаменитостей тех столетий — Лаксмана (1779), Озерецковского (1785), Севергина (1804), всех писавших о нем авторов XIX в. вплоть до В. И. Ленина. — В. С.>. А первые два названия, — ставил точку этот автор, — вышли из употребления»[13].

Так ли уж вышли? Вернее всего, их вывели сознательно, во всяком случае, русское имя города. Но оно — русская тайна! — почти не употребляемое даже в исторических работах моих сограждан-современников, не умирало в душах простых людей и изумительно быстро и легко отзывалось в душе, стремительно всплывая из глубин памяти, казалось бы, вконец опустошенной или надежно загроможденной «новациями». Вот и во взрывном коротком споре, возникшем несколько лет назад на страницах сортавальской газеты, — какое из двух имен было бы для города справедливее? — кроме, честно сказать, большинства (русских по паспорту!), кто отстаивал финский вариант (Сортавала, и всё!), отважились на неминуемое азартное обвинение (и оно мгновенно воспоследовало, а за что? — впору удивиться), нашлись среди моих земляков люди с той самой родовой памя­тью. Н. Куликова и И. Степанов. 66-летний пенсионер напомнил: «У нашего отца был календарь "Свободная Россия" за 1918 год, где в перечислении российских городов назывался и Сердоболь — жителей 3000 человек, Никольский приход и др. ...Я здесь живу сорок лет и всё время чувствую себя не в своей тарелке от одного только названия». И, к слову, в момент той дискуссии в городе продавались — и задорого — два значка с именами Сор­тавала и Сердоболь. Так вот, значок с «Сердоболем» расхватали сразу, а с «Сортавалой» еще некоторое время лежал в киосках!

Да, сторонников русского эквивалента в споре оказались еди­ницы, но были они спокойно-неагрессивны, зато уж их многочи­сленные противники не отказали себе в удовольствии не только громко защитить свое суждение (что понятно), но и — некото­рые — помыкнуть мнением несогласных с ними, даже оскорбив их и имя города (что и вовсе недопустимо). Из серьезных претен­зий против и самой мысли о возвращении названия Сердоболь нужно принять во внимание следующие: я рожден в Сортавале и привык к этому имени; вашей русской душе ближе Сердоболь, а нам, проживающим здесь карелам и финнам, — Сортавала; переименовывать не время (и так назревает рознь, да и лишних денег на такое деяние в городской казне не сыщется); в названии Сортавала — история края, а Сердоболь — имя, «навязанное цар­ским правительством» (!?)...

Да, не всё так просто в местной топонимике вообще, в давнем споре двух имен нашего города — в частности, как покажется несведущему человеку, тем более если горячечный туман непри­ятия (хуже — обличения) застит глаза и скрывает путь к познанию правды-тайны. История в этом деле завязала столько узлов и узел­ков, что, нервно торопясь при распутывании хоть одного из них, не затянуть бы намертво соседних! А уж разрубать!.. Вот, например, такой вроде бы «убойный» тезис тех, кто за статус-кво: «Переиме­новав, мы разрушим гармоничную лексико-звуковую картину региона, и русское "Сердоболь" войдет в противоречие, допустим, с "Хелюля", "Вяртсиля", "Риеккалансаари" и т. д. Всё должно вос­ходить к карельско-финским словам». Во-первых, почему обяза­тельно «всё должно восходить» к чему-то одному? И примеров как раз смешения «разнонациональных» по основам топонимов на Русской равнине сколько угодно! Да и не только в России. Во-вторых, вынужден еще раз напомнить: как сбросить со счетов исследования видного финского (?) специалиста В. Ниссиля, зафиксировавшего в российской части Северного Приладожья и вплоть до финляндского Иломантси саамские топонимы? И те же славян­ские — не остановила теперешняя государственная граница: Нис­силя нашел их и вблизи побратимских нам Китее и Кесялахти (по 1—2), и возле далекого Иломантси (аж 6—10)!

А вот данные Переписной окладной книги Водской пятины 1500 года (выборочно). Сакульский погост, владения Коневского монастыря — деревни Залесье (4 двора), Лахта в Залесье у Свята Озера (2), Залесье над Святым озером, Кормилцово, Бережное, Онаньино, Чертково, Становицы, Тимошкино на Лульярве, Речка, Новинка, Онкифова Лахта (2), Крючкове Остров, на Евашово Ост­рове, Петерия Грязная, Волосово, Зайково, Березовец, Терешкин Взвоз... Ровдужский погост — Матыкино, Мустуева Гора (читай: Черная гора), Терехово, Липовое, Борок, Княже Жаброво, Липовое у часовни, Киропата в Острову... Кирьяжский погост — на Гитольском Наволоке (на Хийтольском мысу), Вымолвский Наволок, На Порошке (то есть около речного порога), Противу Порошка (!)... Продолжать не стану, вокруг Сортавалы-Сердоболя то же самое.

Понятно, я взял, но это — только спора ради, лишь откровен­но русские (православные) и смешанные топонимы, а в этих погостах огромное большинство, естественно, карельских. Неда­ром финский исследователь Эркки Кууйо в статье «Налогообло­жение в Задней Карелии <Кирьяжский, Сердобольский и другие погосты к северу. — В. С.> до 1710 года» (1959) писал: «Из рус­ской книги <Переписной окладной книги Водской пятины 1500 года. — В. С.>, кроме того, предстает такая картина, в соот­ветствии с которой многие названия деревень полностью или час­тично состоят из русских слов»[14].

Так вот — о шведских налоговых книгах. Как не заметить в той же книге за 1618 год, например, деревни-однодворки хозяи­на «Трофимки сына Ивана», что находилась на Никольском острове, а, допустим, в книге 1631 г. — однодворки Сеньки Пушкалева на Bogdan saari (попросту говоря, на Богдан-острове), пла­тившего 4 рубля 50 денег податей, и однодворки же Васькин мыс (Wasko Niemi), хозяин которой, Якушка Яковлев, платил 17 руб­лей. Из книги 1637 г. — «деревня Евстеева Гора на 4 двора» (Ларна Левонтиев, Оксентейко Левонтиев, Евсейко Тимофеев да Дорофейко Тимочин), деревни-трехдворки Купецкий берег (Юрко Ондреев, Калинка Янниев и Кнутты Миккилиев), деревни Серге­ева Гора, где тогда жил один хозяин — Анты Кугму. А еще Зубо­ва Гора (15 хозяев, в том числе среди них только Ивановых — 6 и бобыль, а с финско-карельской «фамилией» — всего один кресть­янин). Да плюс к ним Елисеева вара, Обрамова Лахта, Иголов ручей, Опушково Озеро, Церковная сторона и просто деревня Мельница, Долгий берег (однако, Питкяранта и есть!), Соколья Гора... Речь о.Тиуральском, Куркийокском и Евгинском (Угоненском, Уукуниеми) и Суйстамском погостах[15]. И писано — швед­ским писцом, по-шведски!

Был, был тогда в округе мощный русский слой топонимики! Но, возвращаясь к вопросу: «...а первые два названия вышли из употребления», — вполне резонно ответить и так эмоционально: «Ой ли?» Один ветеран, вспоминая молодость, в 1995 г. писал в петрозаводской газете буквально следующее: «А попал <...> сюда еще перед войной из г. Сердоболя. В результате известных событий город перешел от финнов к нам, стал Сортавалой, и в помещении сердобольского бывшего финского разведотдела...» Оговорка насчет предвоенного Сердоболя? А если нет? Ведь существовал же в 1940 г. трест «Сердобольлес» Наркомлеса СССР! И, опять же, давняя жительница нашего города К. Н. Облипалова рассказывала, что в начале 50-х на городской пристани еще висела табличка «Сердоболь» — они, приезжая сюда из Ляскеля на пароходике «Первомайский», видели ее. А в 1947—1948 гг. и на убогом нашем железнодорожном вокзалишке значилось — опять же «Сердоболь»!

Можно, отвечая непреклонным оппонентам, ответить и более спокойно, но еще не остудясь от встречного запала: если и «вышли из употребления», то красит ли нас эта безропотность перед обстоятельствами, сознательное укорачивание своей исторической памяти, сужение ее на ближайшем, когда мы не удосуживаемся заглянуть чуть глубже? Думаю, недостойно гражданина эдакое. Как и то, что до сих пор не восстановлена элементарная историческая справедливость: где на наших картах второе, равное по значению и некогда по употребляемости, рус­ское имя города?

Необходимость же его «реабилитации» подпирается уже и тем хотя бы, что наш местный гранит (какого нигде, кроме как у нас, и нет на земле!), обильно использованный при строитель­стве северной столицы и тем прославленный широко в мире, — сердобольским зовется! Что Санкт-Петербург и сейчас имеет улицу Сердобольскую! В середине прошлого столетия там затея­ли именовать некоторые улицы в честь других городов России, и в конце века Никольскую переименовали в Сердобольскую (кстати, рядом с «нашей» тогда появились и Пудожская, Кемская и т. д.). И вообще, выясняется, традиция называния улиц имена­ми соседних, чем-то приглянувшихся городов-погостов, на Руси еще древнее. Изучая Писцовую книгу Водской пятины «Инши Васильева сына Булгакова и Посника Шипилова» за 1568 год, я с удивлением обнаружил: в древней Кореле (Приозерске) «...да на улице же на Иломанце <Иломантской то есть, коли перевести на современный русский! — В. С.> дворовое место черное Пречис­тые Коневского монастыря»[16].

Итак, Сортавала или Сердоболь?

Жители Приозерска несколько лет назад, поспорив о возвраще­нии доброго прошлого, старинный герб подтвердили как совре­менный, но, правда, вернуться к своему первому имени Корела пока не решились. Вероятно, труден, а, честно сказать, не совсем будет (в нашем случае) и справедлив полный возврат к «Сердоболю», презрев «Сортавалу». Но убежден: при выпуске туристичес­ких и рекламных карт, схем, буклетов, тех же значков обязательно надо употреблять через запятую ли, в скобках, иным каким спосо­бом — оба названия, как это делают в подобных случаях давно (Выборг-Вийпури, Планёрское-Коктебель, извините, Судак-Сурож...). Из более серьезных вариантов для закрепления русского топонима в географии и душах — несколько предложений на выбор. Вполне подходяще, если бы, например, аэропорт (когда он оживет) или пристань и железнодорожную станцию поимено­вать «по-сердобольски» с сохранением за самим городом «сорта-вальского» корня. Прецедентов такого рода достаточно: станция Беломорска и сейчас зовется по имени села, из коего город вырос, — Сорокская, а станция соседней Лахденпохьи аналогич­но — Яккима, тем донеся до нас старые имена этих земель[17].

Второй топоним вполне может зазвучать в названии улицы. Допустим, теперешней Промышленной, которая на самом деле полуулица-полушоссе, берущее свое начало в глубине острова Риеккалансаари, пробегающее обочь тамошней церквушки «Ни­кола Великий», осторожно переступающее через наплавной мост (бывший паром) на материк и — с горки вниз, с запада на восток вкатывающееся в город. Тем более что эта улица-шоссе стягива­ет центр бывшего Никольско-Сердобольского погоста с центром нынешнего города. Связь погоста и града, крепь времен, функци­ональная и духовная!

Наиболее же логично, на мой взгляд (хотя и предвижу, для кого-то он будет обескураживающ), такой выход из многовеково­го спора — учитывая его совершенно особую историческую судьбу, дать нашему городу двойное название, недвусмысленно и четко соответствующее этой особости. В самом таком имени закрепляя ее. Именно так, Сортавала-Сердоболь или Сортавала (Сердоболь), а можно и наоборот. Тем самым и признав равно­значность, равноценность, равновеликость обоих топонимов, когда между ними, поставленными рядышком, будет просвечи­ваться вся история нашей отчей земли в тихом мире и кровавых схватках.

Двойное имя — сложно? Нет прецедентов? Есть! Турку (Або) в Финляндии (далее копаться не стану: что нам всё оглядываться на других, своих ума и совести недостало?). Да и вспомним: история нашей отчины много ли имеет аналогий? Есть ли в России-СССР-России (и других странах-государствах) город, судьба которого так вот сложна и двойственна? Кенигсберг-Кали­нинград? То, да не совсем. Печенга (Петсамо)? Опять не очень... Кажется, нет такого более.

Другое дело: чтобы затевать всяческие переименования ныне, кажется, — не слишком удобное время. С этим, пожалуй, и согла­шусь легко. Иные, куда как более жизненные страсти кипят в на­шей раздерганной нестроениями (революциями, «реформами») стране вплоть до жестоких исходов в качестве последних аргу­ментов, когда не хватает фактов или когда они, факты, сознатель­но замалчиваются — лишь бы я один был прав! Но, оказывается, в разгорающейся всеобщей войне всего со всем обнаружился и «топонимический» фронт: на рубеже 1991 — 1992 гг. русский город Гурьев в устье Урала, основанный в 1640 г. русскими куп­цами Гурьевыми и волей советских властей некогда отписанный в Казахстан, его нынешние хозяева насильственно переименова­ли в казахском «национальном духе» — в Атырау, а город Ермак, стоящий на земле семиреченских казаков, — в Океу. Забыв, что тот же Гурьев на три с половиной столетия старше их первой сто­лицы Алма-Аты (кстати, попервоначалу тоже поселения русских, ими и основанного — Заилийского укрепления, с 1885 г. — горо­да Верный и лишь при Советах — Алма-Ата). И такое везде по просторам, простите, СНГ.

Не хочется, чтобы чистые имена нашего города были запятна­ны подобной склокой и, тем более, чтобы одно из них пало невин­ной жертвой другого. Переименовывать — не время, но начинать думать на эту тему — как раз момент. Потому и резон: знать всю нашу историю, без малейшей утайки, дабы, когда наступит момент принятия решения, — не быть слепыми насчет прошлого и не блу­ждать опять и попусту в потемках неведения.

Кому-то близко саамское объяснение тайны (пожалуйста), кому-то — шведское или финское (ради Бога), а мне, признаюсь честно, — русское (или русско-карельское?) имя. Оно и древнюю корелу не обижает нисколько, даже напротив, заслуженно вспо­минает, и выявляет другую духовную связь: это дальняя от корен­ной России земля, а всё одно — родная. Как столетия назад испрашивал-восклицал в немерянные просторы Отчизны безве­стный автор: «Где тогда отец и мати, где братья и друзи, где сердоболи и ужики?» Что ему ответим из дня сегодняшнего?

...Второе столетие топонимисты бьются над разгадкой назва­ния моей родины, но и посейчас она — тайна тайная. Впрочем, древность города, села, деревушки какой определяются не только временной глубиной письменных известий, не одной толщиной культурных слоев, которые фиксируются при раскопках археоло­гами, но и — туманом преданий и невозможностью ясно, не схо­дя с места, объяснить смысл их любимых имен. Попробуйте-ка внятно расшифровать слова Москва, Киев, Суздаль?.. Тот же Нов­город по отношению к какому же старому — новый? И гордо знать, что имя нашей отчины — в этом славном ряду.

Живя в Сортавале, я часто обозначал свой обратный адрес на почтовых конвертах: «Сердоболь, переулок...» Друзья-то зна­ли, что, отвечая, надо написать «Сортавала...», а один из них однажды забылся и начертал — «Сердоболь...» И это письмо, представьте, дошло до меня! Судя по многочисленным штампам, где только оно ни побывало — в Архангельской области, Воло­годской (прочие «клейма» были неразборчивы)... И нашелся же где-то почтовый работник, исправил на конверте старинное имя нашего города на ныне официально принятое. Где этот человек живет, кто он, откуда знает историю моей земли? Не ведаю, но кланяюсь ему мысленно во все стороны света: «...сердоболь мой!»

 

…ПОЛОЖЕННЫЕ КРЕСТООБРАЗНО

 

       «В голубом поле на золотых древках красные знамена, положенные крестообразно…» – коротко, но понятно и даже вслушайтесь в звучание фразы, как полного выдоха всей грудью!) поэтично сказано. «…положенные крестообразно». Как эдакий крохотный значок на карте мира и Отечества. И дата-циферка, впечатанная рядышком.

Итак, графская биография моего города оказалась недолгой, зато новый город получил от них свой символический знак – герб. Так и дожил герб до возвращения Северного Приладожья в лоно России (1721). И русские самодержцы не тронули его, изредка именяя его лишь в конфигурации флажков да в петлях ленточек, брошенных парадно, перевязывающих крестовину древков. Оставили в силе, подтвердили, в данном случае уважая древность пуще гордыни.

Городок же указом Екатерины 11 опять стал городом, а через пять лет, 4 октября 1788 года, императрицей был утвержден и «доклад Сената о гербах городов Рижской, Ревельской и Выборгской Губерний и некоторых городов Олонецкого Наместничества». Согласно оному «Высочайшую Ее Императорского Величества конфирмацию» прошел и «сердобольский старый: «В голубом поле…» (Полное собрание законов Российской империи, тт. 22 и 50).

Затем на городском гербе появилась и «общекарельская» часть, которая в итоге все же отпала, а одно время цвет щита даже поменялся на красный, флажков – на синий. Окончательный же его «досоветский» облик был таков: на голубом поле две пики с кавалерийскими (развевающимися) красными флажками, острия пик – серебряные, древки и кисти на них – золотые.. И пышная королевская корона венчала его – в финских источниках, в российских же она – отсутствовала.

Наидревнейшие в нашей округе по происхождению гербы – у Выборга (1448), Приозерска (1580), Сердоболя (1651) и Куркийок (конец ХУ11 века). Сортавальско-сердобольский герб, родившийся в городском (не в графском) ранге четвертым по счету, стал первым по старшинству, сохранившим наидревнейшее сое изображение, имея в виду и территории Республики Карелия, и Карелии исторической.

…В последний раз официально герб Сортавалы-Сердоболя использовался – на печати городской военной комендатуры (естественно, Фиской) в 1944 году. И за несколько дней до нового, 1992 года, в Сортавале такое решение (о возвращении герба) приняли-таки. Но почему-то за образец взяли тот символ, что на щите немецкого, а не французского, типа, и с короной сверху. То есть «финляндский» вариант архитектора Аминова с карты города, начертанное ровно за сто лет до того (1892), будто не существовало на сете более древнего очертания, того же российского.

 

(продолжение следует)