ГРОМОВСКОЕ ИМЕНИЕ
«Первые упоминания об арендах в Старой Финляндии относятся к 1740-м годам («отдача в арендное содержание отписных в казну деревень графа Платона Мусина-Пушкина в Кексгольмском уезде...»)... Социальный состав арендаторов: военные и чиновничьи вдовы, специалисты государственных ведомств и служб и проч.
Аренды выдавались как награды за службу, за ее длительность и проявленное «усердие», вышедшим в отставку «в уважение их бедности», «на содержание»... (И.М. Бобович).Система аренды продолжала действовать до 1806 года, была она как бесплатной, так и платной. Например, в бесплатную аренду получил 9 августа 1799 года 29 гейматов в Сердобольском уезде прокурор юстиц-коллегии фон Фрикус, а генерал-майор Сутгоф (эта фамилия известна по участникам мятежа декабристов в 1825 году!) и его жена двумя днями позже- 18 гейматов в Сердобольском уезде и 28,5 - «в Ведердаксе».С января 1802 года арендовала в том же уезде 22 геймата и вдова майора Тауберга. В платной аренде у статского советника Иоганна фон Рейценштейна находилось с марта 1802 года 28 «сердобольских» геймата, за что он ежегодно перечислял в казну по тысяче рублей.
С отписанием Карельского перешейка и Северного Приладожья в состав Великого княжества Финляндского (1811) имперские земли поступили в распоряжение выборгского губернского правления, а то начало сдавать их в аренду до 30 лет и пускать в продажу. В 1859 году Министерство двора разрешило обмен здешних владений на равноценные в Оренбургской губернии (49 тысяч десятин, и уделом стала распоряжаться выборгская казна, а с 1860-х годов началось распыление имений, например, графини Е.Шуваловой, графа Бутурлина, наследников В. Геннина и Сиверса...
Некоторые имения меняли хозяев целиком: графиня Орлова-Чесменская продала две огромные отчины, Салминскую и Суоярвскую (145 и 364 тысячи десятин), лесопромышленнику С. Громову - купцу, выходцу из крестьян, «владельцу широко известной в Петербурге и в России фирмы по торговле дровами и лесоматериалами, обороты которой уже в первой половине XIX века исчислялись миллионами» (И.М. Бобович).
«Эти донационные земли в Салми, Суоярви и Корпискельке оказались в 1826 году в руках петербургских купцов Громовых и их торгового общества» (Х. Сихво). «Позднее большая часть этих («орловских». - В.С.) земель перешла к русским купцам Громовым (петербуржцам Федулу и Сергею, за 130 тысяч рублей. - В.С.), которые передали их Российской горной палате (не все; например, наиболее крупную часть своего рускеальского надела русские купцы сторговали именитому сердобольскому купцу-карелу Дмитрию Ситойну. - В.С.), и которая затем продала их Финляндскому правительству...» («Карельская книга»). Имелись случаи и возврата земель в имперскую казну. Так, барон А.И. Фредерике «по крайнему расстройству фамильных дел» сам просил о том, имея в виду Сорталахтинскую вотчину.
ВЫКУП И ЗАСЕЛЕНИЕ
Понятно, здесь были названы далеко не все собственники земель в крае. Достаточно привести цитату из дневника создателя «Калевалы» I Э. Леннрота. Кстати, запись от 11 апреля 1841 года сделана в ходе одного из путешествий финского фольклориста в «Кармала», а предыдущая, за 3 апреля, - в Сортавале, последующая, за 17 апреля - в Яккиме: уж не на берегу ли Кармаланъярви, по-нашему именуемой Суконкой? Так вот Элиас писал тогда: «Известно, что в Старой Финляндии стали брать в солдаты лишь во времена Павла I. Затем, во времена Александра, некий землевладелец по фамилии Копьев (не наследник ли генерал-майора Алексея Копьева? - В.С.) заявил, что людей следовало бы, как крепостных, прикрепить к определенным владениям. Многие поддержали это предложение, но против него с особой настойчивостью выступил один не столь высокого ранга чиновник, Эммин... Позже он стал губернатором...»
К 1825 году большая часть жалованных (донационных) имений в Выборгской губернии принадлежала «Апраксиным, Долгоруким, Трубецким (и эта фамилия - «декабристская». - В.С.), Воронцовым, Чернышевым, Шуваловым, Салтыковым...», но финны решили выкупить земли, закончив исполнение задуманного во второй половине XIX века. «Финляндское правительство в 1826 году объявило всех крестьян этих (выкупленных у русских помещиков и монастырей. - В.С.) земель... арендаторами казенной земли, и только к концу XIX века крестьяне получили права собственности на обрабатываемые ими участки, кроме крестьян приграничных приходов Салминского уезда», - пишет русский историк В.П. Крохин. А его, современный нам финский коллега Х. Сихво несколько расширяет рассказ: «Итак, после длительных баталий стало ясно, что... предложение о выкупе государством (имеется в виду Великое княжество Финляндское. -В.С.) пожалованных земель являлось единственным способом решить данную острую проблему. Дело приобрело срочный характер после отмены в 1861 году крепостного права в России. Первое соответствующее представление было внесено на сессию сейма 1863-1864 годов. После того, как правительство (Финляндии. - В.С.) вновь вернулось к нему в 1867 году, оно было одобрено, и сословия предоставили 12 млн. марок для выкупа пожалованных земель государством. Обращение общественных кругов страны, переданное сейму в связи с обсуждением вопроса, отличалось конкретностью и способствовало его решению: «До тех пор, пока на донационных землях сохраняется нынешнее положение, внутри Финляндии как бы присутствует осколок чужой территории (! - В.С.). Более чем 100 тысяч финляндских граждан, которые обрабатывают 950 манталов финской земли, до сих пор не имеют тех важнейших прав, которые предоставлены общественными законами Финляндии даже наиболее отверженным ее жителям...
После серии спекулятивных ценовых колебаний в 1879-1882 годах правительство (Финляндии. - В.С.) выкупило "за 3 млн. марок имение, которое принадлежало некоему банкиру. Неронов продал часть имения женскому обществу Святой Троицы в Линтуле, где... был основан (в 1895 году. - В.С.) женский монастырь...»
Выкупная операция «растянулась на длительный срок (Куркийоки -1871 год, Салми -1873 год, Суоярви - от Олонецкого горного управления, 1880 год), но к 1891 году все было закончено... 76 тысяч крестьян было освобождено от зависимости на фрельзовых землях. Крестьянам дали 40 лет для выкупа своих участков в собственность» (Х.Сихво).
Решением сейма в ходе аграрной реформы (1860-1880) правительство княжества предоставляло «выкупные займы». Известны цифры таких расходов: в 1870-1880-х годах - 9,9 миллиона финских марок, при этом правительство -7,8 млн. ...позаимствовало из статного фонда, и его общие расходы на выкуп помещичьей земельной собственности (1 миллион гектаров. - В.С.) составили свыше 17 млн.... (марок. - В.С.) Казна платила за десятину 17 марок, по этой же цене у нее выкупали гейматы крестьяне» (И.М.Бобович).
Продолжилось заселение Северного Приладожья и Карельского перешейка финнами из глубины Финляндии. Если к 1804 году, как отмечал академик-путешественник В.М. Севергин, «...в округах Кесгольмском и Сердобольском сверх того (кроме карел и финнов, о ком он сказал ранее. - В.С.) находятся здесь россияне, шведы и немцы», то к концу XX века в Выборгской губернии имелось 1909 (из 2273) владельцев земли нефиннов, на каждого из которых приходилось в среднем по 25 гектаров. «В приходах Салми, Суйстамо, Корписелькя-Соанлахти, Ряйсяля и Сердоболе нефиннов вовсе нет, а в Кесгольмском, Куркийокском, Яккимском и Суоярвском приходах - по 1-2 человека...» Выходящая в Сердоболе финская газета «Ладога» в 1913 году сообщала: «Переселенцев из Тавастландии изумительно много в Карелии - в одном Сердобольском приходе до 600 человек крестьян из Западной Финляндии и особенно из Тавастландии».
По свидетельству одного финского исследователя, уроженца Суоярви, в 1880-1917 годы переселенческие процессы имели и «религиозную» окраску. В основном, в связи с ростом лесоразработок, в это время сюда «лютеран больше пришло, чем ушло, а православных - наоборот». Кроме того, в начале XX века «каждый пятый брак в Салми и Суоярви был «межгосударственным»: один из супругов, чаще всего невеста, был уроженцем Олонецкой стороны».
ПОРУБЕЖНЫЙ ЗНАК
Велика, от океана до океана, граница и сейчас огромного Отечества – и прочерченная издавна, и менявшаяся мирно-кроваво, но редко где есть подобная нашей, в Северном Приладожье, давняя, печальная и торжественная традиция порубежья и где сберегся стародавний, из начала ХУ11 века, не первый ли по времени, пограничный столб. Хотя точнее его будет назвать – камень. А кроме него есть еще и знак столетием моложе. И остатки древнейшего из зафиксированных в сохранившихся досейчас документах русского рубежа – вовсе из начала Х1У века!..
«ОТ ВАРАШЕВА КАМЕНИ…»
Укко, бог громодержавный,
бог верховный, бог небесный,
сотвори мир на кордонах,
мир желанный на заставах,
для Суоми для родимой,
для Карелии на радость!
Если бы мир воцарился
и покой установился,
то мужи еще нашлись бы,
то нашлись еще бы парни,
чтобы и пахать, и сеять,
семена бросать на ниве,
плачи стихли б по деревням,
причитанья у порогов,
и луга б позарастали,
на полях сосняк бы вырос.
Так отнесся карельский народ, волей истории ставший порубежным, между Русью-Россией и Швецией, к вечной проблеме войны и мира, к святой необходимости тишины на границах, ведь кто бы из сильных соседних держав ни начинал спор, а страдал в первую очередь – именно он. Песня эта взята из сборника лирических песен «Кантелетар», которые (три тома!) фольклористы записали в уже позапрошлом веке как раз на землях, прилегающих с запада и севера к одной из благословенных чаш, из коей и сейчас еше пить-не напиться – к Ладоге. И в большинстве своем в Никольско-Сердобольском (до 1918 года Сортавала имела русское имя Сердоболь) и окрестных погостах.
Здесь, в родовой отчине древней корелы, где она и сформировалась в народ, сразу и навсегда заявив о себе всему миру еще в Х11 столетии – в составе новгородских владений, родилась эта умоляющая о спокойном труде песня. И здесь же все последующие века вплоть до предыдущего не было этого покоя. И вот во время Великой Смуты Россия не смогла удержать в ослабевшей державной руке Корельскую землю, как она понималась (треугольник между Ладожским озером и Финским заливом с прихватом части ныне финляндских территорий северо-западнее Выборга и Сердоболя), и с сильной тогда Швецией был заключен обидный для нас, но неизбежный в те тяжкие дни Столбовский мир 1617 года. И в район на новой границе между Салминким (Соломенским) и Олонецким погостами съехались межевальные послы и судили-рядили, где да откуда на местности вести означенный на бумаге рубеж. И составили в итоге «Межевую запись», сохраненную для нас в «Полном собрании законов Российской империи»:
«Межи и грани у нас с обеих сторон правильно сысканы, смотрены и разлучены и кладеныя по старожильцевым сказкам вправду, как изстари бывало. А грани на тех местах ныне кладены с Великаго Государя нашего Его Царскаго Величества и Российскаго Государства со стороны деланы кресты, а с Велеможнаго Государя Его Королевскаго Величества и Свейскаго (Шведского. – В.С.) Государства стороны деланы короны, а в оных местах копаны вообще ямы и насыпаны углем. А с начала пошла межа… от Варачева камени, Варачина тож(то есть называемого и так, и этак. – В.С.), который у берега против наволока, а на нем грань – крест в кругу, да короны и годовое число».
Случилось это через десять лет, «октября в 25 день», после заключения мира. Долго этот камень нес свою государственную службу, пока в результате русских побед в Северной войне граница вновь не была отодвинута обратно на запади о Варашевом камне власти забыли, и лишь академик-путешественник Н.Я.Озерецковский, на ладожской сойме обошедший летней порой 1785 года по солнцу берега этого озера-моря, обратил вой взор на него: «…близ берега превеликий Варашев прозываемый, которого основание озерная вода понимает (! – В.С.). Он вышиною четырех аршин с половиною (аршин равен 0,71 привычного нам метра. – В.С.), длиною осьми аршин, шириною пяти аршин с половиною, вид имеет некоторым образом четвероугольный и есть род красного гранита. Камень сей положен на оном месте человеческими руками (уверен академии. – В.С.), потому что он один только тут находится и на великом от него расстоянии никаких других камней не встречается; сверх того на поверхности сего камня высечены буквы… (и далее Н.Я.Озерецковский в своей книге»Путешествие по озерам Ладожскому и Онежскому» тщательно воспроизвел эти буквы и знаки. – В.С.). Сказывают, что камень сей был некогда порубежным знаком между Россиею и Швециею («сказывают», то есть с оговоркой. – В.С.); …ныне служит он к отделению Сердобольского уезда от Олонецкого».
Интересно, что как бы и сама природа прожила здесь зримую черту, разделив у приметного места ландшафты, о чем и продолжает писать путешественник: «Против камня Варашева выдается в озеро небольшой мыс, лесом покрытый, на котором строены рыбачьи избы. Здесь рыбу ловят жители деревни Кондушей… От мыска оного по озерному брегу булыжника более не видно (надо заметить, что перед тем, то есть севернее, еще были каменистые, извилистые, живописные – мечта художников и поэтов – заливы-фиорды, вместе составившие Ладожские, иногда говорят и Сортавальские, шхеры, и на берегах – скалы да скалы. – В.С.), а покрыт он желтым песком, который продолжается за устье реки Олонки…»
После этого академика-путешественника, не засиживавшегося в кабинете, видел Варашев камень другой знатный человек того времени – А.П. Андреев, первым подробно исследовавший Ладожское озеро на предмет открытия здесь мореходства. И власти спохватились: да что же это за камень-то такой? И послали сюда специальную экспедицию, подтвердившую его историческую ценность и отметившую, что целы и выбитые на поверхности оного дата и знак российский – крест в кругу, а шведскую корону уже не разглядеть.
До отделения Финляндии от России на новогодней грани 1917-1918 годов этот камень был как бы внутренней границей единого государства, отделявшей Великое княжество Финляндское от основной метрополии, а затем – лег в основание и настоящего государственного рубежа между разом ставшими чужими, даже враждебно-чужими, странами. И так было до печально известной советско-финляндской войны 1939-1949 годов, когда граница уже во второй раз сдвинулась отсюда на закат солнца, а Варашев камень вновь стал забываться…
ОТ СТРЕЛЕЦКОЙ ЗАСТАВЫ
Камень камнем, а один он, хоть и поставлен был обеими сторонами согласно, уберечь от соблазна заступить на чужую сторону – не мог. И в 1661 году в ста верстах северо-западнее новоиспеченного града Олонца была поставлена укреплена пограничная стража, то есть посланы туда стрельцы, которым было приказано «стоять в Кондушкой волости заставой и того смотреть и беречь накрепко, чтобы с государевы стороны в Свейскую сторону, также из Свейской стороны в государеву сторону тайно никто не проезжали и ссоры меж государствы не чинили».
Не на этом участке, юго-западнее, после очередной русско-шведской войны, межгосударственный рубеж опять изменился и… «Важной задачей являлась четкая организация пограничной службы. 28 апреля 1798 г. Павел 1 поручил М.И.Кутузову (тому самому, будущему спасителю Отечества в войне с Наполеоном. – В.С.) составить «раз навсегда» расписания казачьих постов по границе со Швецией… 11 мая Кутузов представил императору два расписания: одно на летнее, а другое на зимнее время, с картой. Предусматривалось содержать на постах 378-414 казаков с 12 с офицерами. Павел 1 утвердил полученные документы и выразил благодарность Кутузову. В своем рескрипте от 14 мая он писал: «Присланные от Вас росписания… я аппробую». Это из книги П.А.Лажина «Михаил Илларионович Кутузов. Жизнь и полководческая деятельность. 2-е изд. Москва, «Воениздат», 1983. С.56. Кстати напомнить, что всемирно знаменитая ныне коллекция Государственной Третьяковской галереи началась с покупки картины, на которой изображалась схватка казачьего дозора с – финскими контрабандистами! Так что «чинили».
И карелы среди соседей почитались за тароватый народ, с торговой складкой, издавна появляясь с товарами аж в северной Швеции и на берегах Белого моря, не говоря о Новгороде, так что границу они пересекали неоднократно.
«САБУРОВСКАЯ» ИМЕНИ ПЕТРОВА???
В истории Сортавальского отряда было немало поистине легендарных личностей. Подвиги двух – запечатлены в кратких надписях на памятниках, установленных в их честь. Федор Евгеньевич Томилов «(1916-1940) пал смертью храбрых при защите государственной границы СССР 21.08.1940 года», и «его» памятник стоит на территории заставы-«четверки», прах пограничника, перенесенный уже после Великой Отечественной, упокоен тут же, а рядом – полосатый столб, возле которого теперешние солдаты в пятнистой униформе получают приказ командира, стоят в минуте молчания, уходят в наряд по охране рубежей страны и сюда же возвращаются. Откуда родом погибший, что-либо еще из его биографии – неизвестно, требует дополнительного изучения.
Если памятник Федору Евгеньевичу был установлен много десятилетий назад, то Джигаеву (кстати, до сих пор не установлены его имя-отчество!) – только в семьдесят шестом. Усилиями и на средства ВООПИК. Стоит он в нежилом, но и не безлюдном, даже по-своему бойком месте – на развилке шоссеек к станции Маткаселька и в сторону бывшей бригады Яккима здешнего совхоза «Искра». На месте гибели пограничника. Внешне привычный, знакомый по другим появившимся в те годы военным» знакам: «Пограничнику Джигаеву, героически погибшему при защите государственной границы СССР в 1941 году» Все. Когда именно в том сорок первом? В Сортавальском бюро путешествий и экскурсий сохранился сжатый рассказ о том дне. 30 мая нарушитель границы интересовался дорогой на Сортавалу. Человек явно чужой, документы предъявлять отказался, ранил путейца-железнодорожника Пяльгуя. Группа чекистов начала преследование, в ходе которого от пистолетной пули и погиб Джигаев. Памятник, огороженный металлической сетью прямоугольник разнотравья и снега…
Владимир Иванович Хромых, о котором мы знаем чуть больше. Как сообщала наша районка, в своей дореволюционной молодости был он сиротой в Крыму: рыбачий баркас помоет, сеть починит, воды кому принесет и в качестве расчете – ломоть хлеба, немного хамсы, дельфиньего мяса, какая-нибудь одежка. Гражданская война, он воюет в рядах Красной Армии, ранен в боях под Керчью. Пограничник в Ялте. Здешние стражи границы сами оборудовали свое служебное судно «Чекист», и Владимир Иванович стал у них командиром. Тогдашние награды за воинский труд – две иголки, полкатушки ниток, десять папирос и три конфеты, и все это записано в его красноармейской книжке.
Демобилизация, возвращение в родную Алушту. Местные рыбаки создали артель, председателем избрали – его. Начало 1930-х, Владимир Иванович снова пограничник у нас на Севере, командир взвода. Лето сорок первого, бои под Сортавалой, пограничники из города уходили последними. «Невский пятачок»…
В сорок пятом – снова Алушта, работа в рыболовецком колхозе, где был он и секретарем парторганизации, а вскоре стал председателем городского исполкома Совета депутатов трудящихся. Послевоенные годы разрухи и восстановления. Болезни. И стал В.И.Хромых заместителем председателя горисполкома – на общественных началах. В день своего 50-летнего юбилея ему присвоили звание «Почетный гражданин г.Алушта».
Скончался Владимир Иванович после одного из городских субботников: пришел домой веселый, прилег отдохнуть… Одна из центральных улиц Алушты носит его имя…
Никита Фаддеевич Кайманов. О нем столько написано! Но я пунктирно, процитировав. «Первые удары врага в полосе обороны 7-й армии приняли пограничные заставы. На участке обороны 71-й стрелковой дивизии сводная группа пограничников, оказавшись в окружении… отражала все атаки противника. Душой героической обороны сводного отряда был его командир старший лейтенант Кайманов. Он личным примером воодушевлял бойцов на подвиг. Приняв решение об отходе, отважные пограничники, изнуренные непрерывными боями, совершив скрытно маневр по болоту, вышли из кольца окружения и по лесам пробились к своим. Они вынесли всех раненых, личное оружие и пулемет «максим». Ныне этот пулемет – реликвия боевой славы – хранится в экспозиции краеведческого музея в Петрозаводске. За умелое руководство героической обороной… старшему лейтенанту Никите Фаддевичу Кайманову 26 августа 1941 года было присвоено звание Героя Советского Союза» (И.М. Тулла, «Памятники истории и культуры Карелии», Петрозаводск, 1984).
Пограничники сражались в окружении двадцать суток, против них финны бросили два батальона егерской бригады, обнесли заставу колючкой, но в ночь на 22 июля пограничники ушли и через четверо суток, питаясь только ягодами и грибами и преодолев 169 километров, добрались до своих. Кайманов был одним из первых пограничников Советского Союза, получившим такое звание. Кроме того, еще сорок шесть его сводного отряда были награждены орденами и медалями. Новые бои и задания, а в ноябре 1943 года он, уже полковник, в составе 131-го мотострелкового полка охранял во время тегеранской конференции «большую тройку» – И. Сталина, У. Черчилля и Ф. Рузвельта. Завершилась Великая Отечественная война, позади учеба в академии имени М.В. Фрунзе, и Никита Фаддеевич попадает в Сортавалу. «В своих письмах, которые хранятся в школьном музее, он с особой теплотой и любовью вспоминает дни службы в красивом крае озер и лесов, о своем желании поселиться здесь после окончания военной карьеры… Приближается…»
Последние детали его судьбы – небольшие дополнения из других источников, в том числе из письма Альфии Михайловой, руководителя музея в далеком городке Нижнекамск в Татарстане: здесь, на родине Никиты Фаддеевича, а конкретно в средней школе № 9, уже более тридцати лет действует экспозиция, посвященная боевому пути земляка-героя.
Та «каймановскя» (она сейчас «именная») находится в Суоярвском районе, но в моей Сортавале на одном из домов по улице Комсомольской висит памятная доска: «Здесь жил Герой Советского Союза…», одна из окраинных улочек города (кстати, одним концом примыкающая к территории «его» погранотряда) носит его имя, как и первое учебное судно местного клуба юных моряков – тоже. Потому что он, уже полковник, с 1950 по 1953 годы был и – командиром Сортавальского пограничного отряда.
Ну и третье, легендарнее некуда – Тойво Вяхя (Ивана Михайловича Петрова). Или надо писать наоборот?
«По последним метрам нашей земли…» Дословно такую запись сделал в памятном альбоме, оставшемся на родной заставе на родной заставе, сержант Александр Дорогов. Но при всей вычурности в оформлении этого альбома, свойственной, наверно, всем солдатам (я сам свидетель украшательских потуг дембелей), при всей излишней торжественности строк, признаемся – насколько они пронзительно точны! Бывший военный «северо-западный» журналист Степан Кручинкин в одном из своих «пограничных» стихотворений выразился и так: «Иду по краешку России в дозоре рано поутру…» (у него есть и стихотворение «На заставе Кайманова»).
«ГРА + 1722»
Именно такую насечку на валуне обнаружили недавно у излучины реки Китеенйоки. «Свободно пройти к этому месту невозможно. Путь преграждает контрольно-следовая полоса», – слова одного журналиста. «Во время тренировки один из пограничников поскользнулся… и под слоем мха…» - из другого описания (Е.Корниченко. – В.С). А вот сообщение сортавальцев, краеведа и музейщика Михаила Бабушкина и Игоря Борисова: «Привел нас к нему местный житель Алексей Павлович Крайнов. Он же познакомил с первооткрывателем памятника жителем Рускеалы Дмитрием Пошаловым… Собирали Дмитрий Николаевич с супругой морошку и присели отдохнуть на пригретую солнышком небольшую скалу, покрытую лишайником.
«В этом пограничье есть следы и другой войны – противотанковый ров и два советских бетонных ДОТа, взорванные уже после Великой Отечественной», - сообщали тогда
Замдиректора регионального Музея Северного Приладожья Елена Корниченко более строга в описании: «Пограничный камень представляет собой обломок скалы высотой примерно 8-10 метров. На его вершине выбиты различные изображения. Основу рисунка составляет крест, ориентированный по сторонам света. С левой стороны изображена корона, справа от которой выбиты буквы «ГРА». Слева от креста обозначены цифры «1722». В нижней части креста под дробной чертой цифры – «83» Под короной изображена буква «Е» с двумя короткими параллельными линиями». Она же добавляла существенное: «Десять лет назад профессор Вейе Салохеймо исследовал пограничный камень на острове Сарвисало озера Пюхяярви. Вслед за ним краевед из Керимяки Суло Стремберг нашел наскальные надписи еще и на острове Контиосари…(а также. – В.С.) выбитые на скалах в южной части коммуны Кесялахти знаки, относящиеся к заключенному в 1790 году Верельскому договору, не принесшему изменений границ между…»
…Деревянная Никольская церковка в Корписельке, волей обстоятельств оказавшаяся в недоступной для непограничников погранзоне, с одной стороны, цела до сих пор, хоть и покосилась от времени, а с другой – потому сейчас и гибнет, что недоступна ни народу, ни священникам, ни реставраторам. Пограничные знаки 1722 года, хоть и каменно много долговечнее, но аналогично ей недоступны простому смертному. Извечная судьба пограничья?
…ПЕРЕИМЕНОВАТЬ ГОРОДОМ
Сортавала – поистине удивительный город, начиная уже с того, что в разных исследованиях дается сразу три даты его рождения в городском ранге – 1632, 1642/43 и 1783 (а прежде называлась и четвертая – 1617). Причем, «спор» двух первых начался и, кается, до конца не завершен, еще в западной – финляндской и шведской – историографиях, а уж появление третьей – результат просто «российское» восстановление его городских «прав и обязанностей» Екатериной Великой после того, как в результате войн и экономического упадка он фактически потерял это «шведское» звание, обратившись в скромное селение («местечко»), и потому был как бы основан заново. При этом получив свое законное русское имя – Сердоболь.
Поначалу в Финляндии, в том числе и по понятным желаниям удревнить историю, перводатой считался 1632, чему зримым свидетельством – один из снимков сентября 1932 года, опубликованных в книге «Сортавала и Приладожье. Старая Сортавала, прилегающие острова и сельская община в фотографиях и воспоминаниях» (Лаппеенранта, 1988): в начале склона «городской» горы Кисамяки, фактически на перекрестке улиц Карельской и Садовой, створ Карельской венчает праздничная арка с цифрами, подтверждающими отмечавшийся тогда горожанами тогда уж совсем «круглый», круглее еще век ждать, 300-летний юбилей (привет двум городам Петра в устьях Невы и Лососинки!). Кстати, к тому празднику было приурочено и открытие нового Сортавальского моста – нынешнего, а старый деревянный соединял улицы Ладожскую и Горького; с его последних свай мы еще ныряли в золотом детстве. Моста через реку-залив, надолго ставшего самым длинным шоссейным мостом Финляндии.
Потом исследователи начали склоняться к иным датам. «Но сегодня представляется правильным годом основания Сортавалы является 1643, хотя долгое время им считали 1632 год – вроде бы ставит точку в давних спорах финский исследователь Матти Сихвонен в своей лекции «Куопио и Сортавала – два города культуры», изданной на русском языке в серии брошюр Института Снеллмана в 2002 году. – Войны, проведенные между Швецией и Россией в последующие после основания Сортавалы, уничтожили город. Его хозяйство…и вместе с ним и город как административный комплекс перестали существовать в 1707 году. После Великой Северной войны… Сортавала была вновь основана в 1783 году вместе с городами Кякисалми, Лаппеенранта и Савонлинна».
И так или иначе в 2002 году мы скромно, но отмечали 370-летие (от 1632), а сейчас – 355-летие (от 1643) нашего двуименного (но было и третье!) Сортавалы-Сердоболя, и заодно проследить извивы его «градоосновательной» судьбы.
КОРОЛЕВСКИЙ ПРИКАЗ…
«Решение об основании города Сортавала, – употребляет, естественно, финский вариант его названия автор первой главки «О предпосылках рождения города Сортавала» Эркки Кууйо (один из трех авторов монографического труда «История города Сортавала», Ювяскюля, 1970) дал известный шведский король Густав 11 Адольф во время военных действий Тридцатилетней войны 17 июня 1632 года в своей главной ставке в маленьком байерском городке (на юге Германии. – В.С.) Герсбруке. Согласно приказу короля необходимо было построить город-крепость Нева (Неванлинна. – В.С.) – на месте, где сейчас находится С.-Петербург, и, кроме того, еще ряд городов в Карелии (не забывайте, что тогдашнее понятие «Карелия» далеко не совпадало с нынешним. – В.С.) и Ингерманландии…»
Густав адресовал письмо – как оказалось, подписанное за пять месяцев до своей гибели в ноябре 1632 года – генерал-губернатору Сютте. «На этом этапе не шла речь именно о Сортавале и Салми. Сютте дал соответствующее задание наместнику Кексгольмской губернии Генриху Споре. Согласно обещанию, направленному им правительству 26 июня 1633 года, прошлым летом, – таким образом, в 1632 году в соответствии с письмом короля и генерал-губернатора – заложено еще два города: в Сортавальском и Салминском погостах, чтобы сельские торговцы могли поселиться в них».
Несколько иная трактовка событий и плюс дополнительные факты в книге У.Карттунена «История города Сортавала» (1932): «На (во время. – В.С.) одном из докладов ему в полевом лагере был представлен проект основания двух новых городов в Карелии – Салми и Сортавалы. Думая о политической стратегии шведского государства на востоке, король подписал письмо об основании (этих. – В.С.) городов… Письменного свидетельства этому не сохранилось. Но что данный факт имел место, видно хотя бы из письма кякисалалминского чиновника… Хенрика Маннуи Спярен шведскому правительству в июне 1633 года. В письме он напоминает, что согласно решению короля и указу генерал-губернатора Юхана Скуттена (так Сютте или Скуттен? – В.С.) в прошлом году в Северной губернии основано два новых города…
Разъезжая по этим (Сортавала и Салми. В.С.) погостам, он призывал торговых людей в деревнях переселяться в эти пункты, чтобы они имели городские привилегии на торговлю. Но ему плохо верят. Спярен спрашивает, нужны ли дополнительные подтверждения и нужно ли принудительно переселять людей… В сентябре того же года… (из Стокгольма. – В.С.) отвечали ему: добровольцам препятствий не чинить, но насильно переселять не следует».
Кстати сказать, первые страницы из этого труда перевела мне наша бывшая соседка по родительскому дому (через стенку было слышно, как она, включив радиоприемник в своей крохотной клетушке-комнатушке, часто слушала финские передачи) Хельви Карловна Карттунен.
«Основанию г.Сортавала способствовала нужда в торговле на этой территории… За минувшие столетия вокруг Ляппяярви и дальше на север возникали поселения (подробнее – в главе «Полтысячилетия переписей». – В.С.), которые производили товарообмен через ярмарки у Ляппяярви. Поэтому, желая упорядочить стихийный товарообмен на территории, новое правительство постановило основать город на месте поселения Сортавала», – У.Карттунен («История…»,1632) опять отсылает нас к «русским» причинам создания шведского града, но непонятны последние слова этой его фразы: «…на месте поселения Сортавала».
Итак, губернские власти определились-таки, где ставить эти «приказные» города. О выборе места для первого (нашего), если вернуться во времени на полтора столетия назад, в предыдущей «Истории города Сортавала» (У.Карттунен, 1632) говорилось так: «Вполне вероятно, что поблизости от церкви (Никольской на о.Риеккалансаари. – В.С.) располагался торговый берег (! – В.С.), где население округи собиралось на ярмарки для продажи и обмена продуктов рыболовства и пушнины на промышленные (изделия ремесленников) и зарубежные товары. Карелы уже в ту пору считались отменными коммерсантами. В этой же налоговой книге (автор имеет в виду «Писцовую книгу Водской пятины», составленную новгородцами в 1499-1500 году. – В.С.) упоминается, что в деревнях вокруг (реки-залива. – В.С.) Ляппяярви, на материке и прибрежных островах, проживало 39 купцов». «Лет двадцать назад в округе было только 32 торговца, так что налицо быстрое развитие этого торгового центра – добавлял Э.Кууйо во второй, «большой», «Истории…»
И называет по русской Писцовой книге домохозяев из в будущем собственно «городской» деревни Келломаниеми (в русских источниках – Келемельская весь), которая частично входила в перевару (терротириально-налоговая единица; подробнее – в главе «Полтысячилетия переписей») Айране, а частично – Лийккола. Лукьянко Микитин, Федько Тимохин, Копанка и Олиско Сафоновы, Васько Конаков, Захарко Фомин, Ивашко Юркин, Васько Зинонов и его сын Гридко; всего 10 человек относились к первой. А ко второй – Сидорко Макаров, Януш Осташов, Селиванко да Петр Лукины; всего 4. Причем четверо последних – «чернокунцы (объяснение в главе «Полтысячелетия…» – В.С.), что были за владыкою (при последующей переписи. – В.С.), а ныне их придал Князь Великий наместнику Корельскому». То есть были царскими; по сути – государственными, а не частными.
Кроме того, в Келемельской-Келломаниеми веси-деревне сидели на землях «Князя Велики» 4 торговца – Остахко Ивашков,, его сын Яшко, Федько Ивашков, Дорко и Ивашко Михалев (Фарзак), а в деревне Кюммеля, на южной стороне залива (где сейчас средняя «первая» школа, «Гастроном», бывший пивзавод…) – Несторик Зиновьев, да в деревне Ляппяярви (в каком месте побережья?) торговцы, да Ихакселе (?) и Лахденкюле (знаем-знаем), Рехмеле (?) и Матилоссе (Суйккосинлахти) по 3, Халмисалми (Ворсу), Риеккале и Рантуэ – по 2, а в Нукутталахти и Хулколе (Тохмаконсаари) – по 1. Такой вот сердобольско-сортавальский торговый заквас, выбродивший к началу ХУ11 века.
Однако вспомним слова У.Карттунена, что сельские торговцы противились переселению и «направили своих представителей (ходоки! – В.С.) в Стокгольм с объяснением причин и сообщением о положении православной веры», столичная власть решила не торопить события, и «в 1630-х годах намерение о создании города Сортавала (и Салми. – В.С.) ослабло».
…УПОРСТВО КРЕСТЬЯН-ТОРГОВЦЕВ
Намерение ослабло, но торговля – нет. «Когда губерния Кякисалми (Корела, Кексгольм. – В.С.) попала под власть Швеции, перед правителями возник сложный вопрос, как относиться к торговле карельских крестьян (по шведским законам торговыми правами обладали только горожане и она должна была производиться – лишь на территории городов. – В.С.)… Поэтому в 1618 году правительство распорядилось: всем сельским купцам до Рождества Христова переселиться в один из двух имеющихся на тот момент в губернии городов – Кякисалми (в финской огласовке) или Сувайн-Тайпале (Сванский Волочок русских документов, Суванто финских времен, стоявший на озере, чье современное название – Суходольское, что на Карельском перешейке. – В.С.).
Состояние не подчинившихся пригрозили разделить между этими городами. Но и до переезда деревенские торговцы обязывались привозить купленные у крестьян товары в эти города, в то время как крестьяне могли возить свою продукцию куда угодно, к примеру, в Выборг, – продолжаю уже и пересказывать, и цитировать «большую» «Историю…» «По-видимому, далеко не каждый деревенский купец подчинился приказу, но когда позже вся губерния… была отдана на десять лет в аренду известному военачальнику Яакко де ла Гардие (русский вариант написания-прочтения: Яков Делагарди. – В.С.), у короны не было веской причины вмешиваться в дела». Правда, губернатор попытался «приостановить торговлю жителей с Олонцом, и в других районах России, но они пожаловались королю, и тот ответил «написал губернатору, что было бы разумно соблюдать сложившуюся, традиционную торговлю до тех пор, пока он сам не прибудет на место решать эти проблем».
В марте 1627 года король дал деревенским купцам Кексгольма именное право заниматься сельской торговлей, «так как у них было совсем мало жита», то есть сельскохозяйственных угодий. Иначе города, разрешил торговлю в качестве приработка. Два года спустя губернатор получил высокое предписание облагать налогом деревенских торговцев в зависимости от состоятельности каждого, а когда они бывали «в городах Финляндии, Похьянмаа и Лянсипохья»», то должны были платить там не большую пошлину. Когда же на рубеже 1628-1630 годов губерния «вернулась от Яакко де ла Гардие под непосредственное правление короны, правительство Швеции начало чувствовать больший интерес» в здешним делам, и в начале 1630 года «генерал-губернатор завоеванных восточных земель Йохан Скютте (опять! – В.С.) прибыл… в Кякисалми», где собрались и избранные во всех приходах старосты – ленсманы. «Для деревенских купцов открылось важное поручение – приобретать… зерно для снабжения армии. Задание, выполнить которое купцы Кякисалми не были в состоянии». Во время этой встречи некоторые торговцы обещали соблюсти предложение генерал-губернатора и губернатора переехать на житье в пригород Кексгольма, но король вскоре разъяснил, что «нельзя никого принуждать к этому».
Некоторое число карельских торговцев все же перебрались под стены крепости, но в это время «видите ли, всплыл… страх правителей Швеции», что здесь появятся – православные. Так, когда генерал-губернатор в 1634 году хотел распорядиться о переселении в пострадавший от пожара Кексгольм 10-12 богатых карельских купцов из глубин губернии, то правительство не разрешило этого, «чтобы в город не пришли жители, которые могли бы предать крепость» в случае новой войны с русскими.
«Исходя из этих взглядов правительство приступило к планированию новых городов в губернии Кякисалми – в первую очередь, конечно, там, где еще не было городов, но имелось много деревенских купцов». Ну и т.д.
Среди бумаг кексгольмского губернатора исследователи обнаружили копии паспортов, выданных сельским торговцам, которые в 1635 и начале 1636 года «отправились из Сортавальского (Сердобольского. – В.С.) погоста в Похьянмаа», а, возможно, и до «Торнио, Луулае и Пийтиме» (Торнео находится на шведском берегу этой пограничной с теперешней Финляндией реки, а Лулео – и вовсе в Швеции) четверо – «Рийко сын Тапани (2 мужиков или саней, 20.1.1635), Боугдар сын Ивана (3 мужиков или саней, 20.1.1635), Гордей сын Нестера (4 саней, 23.1.1636…) и Тиффина Усакайнен (3 мужика, 4.5.1635)». Первые трое купцов паспорта получили 28 февраля.
Однажды «губернатор выдал паспорт сортавальскому «погостцу» (именно так у переводчика! или у автора?), чтобы тот смог съездить в Саво и получить там причитающийся ему долг. Хотя «в паспортах регулярно запрещали сельскую торговлю, но , конечно, было трудно удержаться от соблазна по пути в города Похьянмаа торговать в деревнях Саво и Похьянмаа», о чем в отношении Саво жаловались на приладожцев выборжцы, а в отношении Похъянмаа – купцы г.Оулу.
«Некоторые из сортавальцев (интересно, города еще нет, не говоря о его имени, жителей же тех мест прозывают уже так! – В.С.) отправились на русскую сторону», а конкретно в «Александровскую пустынь» 14 апреля 1635 года – Лазари Кухнойнен и Александр Пустину с одним и жителей Куркийоки и в Новгород 27 мая того же года – о Паавила Кухнуйнен. Кстати, не предки ли это впоследствии знаменитых Кухновых, если приводить их фамилии на русский манер?
«Александровская пустынь» – возможно, Александро-Свирский монастырь. Косвенным тому подтверждением служит запись1637 года в таможенной книге другого русского монастыря, в Тихвине: «Карел Филипп Назарович из Сортавальского прихода (так и было записано нашими монахами? А не «Сердобольского»? – В.С.) предъявил к таможенному досмотру 42 лисы, 11 бобров, 650 заячьих шкурок, 2630 бездефектных белок, 6 выдр, 6 горностаев, 3 черных кошки (россомахи) (к вопросу, какие пышные звери водились тогда в наших лесах. – В.С.), 5 пудов шкил-меди (? – В.С.) и медного лома, 5 любекских талеров. Изъято досмотровой Полины 6 денег. Цена сухого товара, без бобра – 86 рублей; изъято таможенной платы 2 рубля 17 алтын 2 деньги. Цена меди – 15 рублей; изъято таможенной пошлины за вес (товара) 20 алтын. Бобров увез назад».
Как отмечает исследователь, особенно оживленной была торговля новых горожан со Стокгольмом, и для поездок туда использовался, скорее всего, старинный водный путь по Вукосе-Узъерве, из ладожского ее устье в выборгскогое, а не Нева. Так, в 1635-1636 годах «стокгольмские» паспорта были, в частности, выданы «Филке Балушкину 6.4.1635 (четыре человека), Петке Хоккайнену 8.4 (пять человек) и Хилиппу Насариевичу 10.4. (четыре человека)». А 6 мая уже в Таллин отправились «Лука Ряйхя (один) и Терентии Мойсиоф (количество человек не отмечено)».
«Из паспортных списков видно, – делает вывод Э.Кууйо, – что не одни и те же люди торговали во всех направлениях, а произошла специализация. Сравнительно большим был список сортавальцев, торгующих со Стокгольмом». И однажды (1639) «на народном собрании в Сортавале была высказана жалоба, что опять какой-то путь закрыт (перекрыт), в следствие чего жители не могут больше следовать по нему на своих лодьях». А по таможенным книгам Невской крепости видно, что «сортавалец Даниэл Лукин прибыл… (сюда. – В.С.) в 1641 году, возможно, следуя в Стокгольм. Иногда же целью поездки могла быть и сама Невская крепость».
Да, а про Салми? «Город Салми был основан чисто из соображений приграничной политики, как опорный пункт на юго-восточной границе шведско-финского (! – В.С.) государства. Первый (его. – В.С.) бургомистр одновременно был пограничным начальником, в обязанности которого входило – следить за соблюдением правил пересечения границы, проверки паспортов и т.д. В его подчинении находились офицер и 20 солдат», – оценка У.Карттунена в «первой» сортавальской «Истории…».
Выборгцы, видимо, защищая свои рынки сбыта, жаловались тогда королеве Христине: крестьяне из Кексгольма продают свои товары (деготь, кожи и масло) в Невской крепости, а генерал-губернатор Эрик Полленстрем в 1643 году, понятно, несколько преувеличивая в досаде, сообщал, что в этой губернии торгуют все подряд. Короче говоря, нужда в новых официальных торговых центрах стала острой, и состоялось-таки «окончательное создание» городов Сортавала и Салми.
ПЕРВОЕ РОЖДЕНИЕ ГРАДА
«Шведы основали маленький город Сортавала в 1643 году (в некоторых книгах ошибочно указывается 1632 год)», – авторитетное мнение финляндского профессора М.И. Яатинена. Отдельные финские историки принимают и такую дату его основания – 1646 год. Попутно: путаница или, скажем осторожней, незавершенность спора отразилась и в куда как серьезном «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона (т.58, с.655): «Сердоболь основан в 1617; город с 1783». В «Новой энциклопедии Финляндии» формулировка все запутывает, давая еще одну, необъяснимую фактами, дату: «Настоящим городом Сортавала стала уже в 1632 году. Однако фактически он основался только в 1634 году». Как, откуда, почему в 1634-м? Но обратимся к непосредственным событиям тех лет…
Возобновились разговоры (переписка?) о необходимости появления законного торгового центра на северном берегу Ладожского озера уже в 1637-1638 годах, но по-серьезному «вопрос создания города был поднят в начале 1640-х годов («История…» 1970 года. – В.С.). Большая заслуга в этом принадлежит графу Питеру Брахе, который, будучи в 1637-40-х генерал-губернатором Финляндии и губернии Кексгольм, был знаком с проблемами сельской торговли со времен своих поездок в восточную Финляндию. По возвращении в Швецию Питер Брахе (видный государственный деятель этой страны. – В.С.) 4 июня 1642 года на заседании Государственного Совета предложить основать город Сортавала, откуда направлять торговлю в Выборг».
«Около Сортавалы основать город на том основании, что туда должна быть переведена торговля южных и северных погостов», – отрывок из протокола заседания шведского рикстага от 4 июня 1642 года, приводимый У.Карттуненом в одной из его работ, из чего следует, что «именем … первоначально назывался небольшой мыс, являющийся частью острова Риеккала и находящийся поблизости от настоящей Сортавалы (за проливом Воронсалми). На этом мысу поставлена первая в Карелии церковь (Никольская), – из статьи советского историка Е.А.Левашова, но, впрочем, тут от нашей «городской» темы ответвляются сразу две других – по «церковной» и «топонимической» судьбе и Города, и всего Северного Приладожья, и потому вернемся грешную «торговую» землю Келемельской веси-Келлома6иемиОдно не удержусь добавить: Келломаниеми в переводе с финского – Земля церковного звона. То есть, надо понимать, здесь, на крутолобом каменистом мысу современной улицы Комсомольской лучше всего слышались колокола старого (первого) Николы, а оба мыса, островной и материковый, как бы тянулись по-родственному друг к другу.
И опять «большая» «История…»: «Через две недели (18.6) Государственный Совет решил дать рекомендации по этому вопросу только что назначенному генерал-губернатору Ингерманландии и Кексгольма Эрику Гюлленштерну. Них, как и в указаниях, данных назначенному 30.7. наместнику губернии Кексгольм Рейнгольду Меттстакену, не говорилось именно о Сортавале, а предлагалось найти подходящие места для основания маленьких городов… Уже зимой 1642-43 годов генерал-губернатор начал вести с сельскими торговцами переговоры об их переселении в Сортавалу (опять. – В.С.). Летом 1643 года генерал-губернатор подобрал приемлемые места для…(того и другого. – В.С.): Салми – на территории пограничной заставы в деревне Мийнала (по соседству с теперешними Погранкондушами. – В.С.) и Сортавалы – на месте деревни Келломаниеми (он даже составил схематический чертеж нового города на «одноименном», для нас «пристанском», полуострове. – В.С.). Часть домов в Келломаниеми пустовала (напомню: в 1615 году во всем Никольско-Сердобольском погосте числилось всего 57 жилых дворов-хозяйств. – В.С.) и поэтому некоторые крестьяне могли выбрать себе жилище…»
По поводу истинной датировки дня рождения города. Уточним-напомним, что шведский король в 1632 году, если внимательно читать финских исследователей истории, во-первых, подписывал не указ (строгий юридический документ «немедленного действия»), а письмо, хотя, понятно, письмо монарха – не лирическая бумага с изложением чувств и замыслов; во-вторых, он явно имел в виду общую, стратегическую, идею: «Дабы организовать государственную жизнь и особо ее первооснову – товарооборот в новоприобретенных землях, там необходимо создать (так и хочется представить, что он на какое-то время задумался, сколько же? – В.С.)… четыре новых города, два – в Ингрии и остальные в Карелии».
И писал он о вообще городах, явно не зная еще, Сортавала ли это будет или, может, Куркийоки: еще какой-то другой, и наш город (его идея?) продолжал висеть в воздухе и только через десять с лишком лет приземлился на мысу Келломаниеми.
И, действительно, только в 1642-1643 годах местные власти сделали им «привязку на местность»: города будут стоять вот тут и тут. Так что, скорее всего, прав Марти Илмари Яатинен, наш финский земляк (родился на одном из островов Ладожских шхер и в сорок четвертом простившийся со своим отечеством, но до сих пор так деятельно любящий его: 1643!
(продолжение следует)